Google ____________________________________________________________________

БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ (5)... Здравствуйте, друзья. Сегодня выставляю  пятую часть черновиков очерка Виталия Задорина БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ... Если вы еще не начинали читать, то оченно советую. Найти начало можно здесь , предыдущая статья здесь. А мы продолжаем. Итак...

БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ (5)...
Виталий Задорин.

Вижу фашистский знак…

Очень хочется вспомнить добрым словом Бориса Григорьевича Рывкина, дружбу с которым подарила мне судьба. Он появился в редакции «Советской Чукотки», когда я уже ведал отделом сельского хозяйства, и его, за неимением других мест, мне «подсунули». Рывкину было далеко за пятьдесят, для молодого коллектива он был уж совсем в «стариках», писал уже немножко небрежно, измотанный журналистской жизнью. Но интересно. Про себя Борис Григорьевич говорил: «Я в своей жизни ни рубля не заработал, кроме как пером».

Да, он всю жизнь проработал в газетах, в середине 50-х годов – в «Магаданской правде», откуда вышел на пенсию в пятьдесят пять лет, но усидеть на ней не смог и запросился снова на Север. Так он попал к нам.

По жизни Борис Григорьевич встречался, общался и даже дружил со знаковыми для России личностями: Надежда Константиновна Крупская, Владимир Маяковский, Александр Грин, Семен Бабаевский, был одно время даже родственником известного генерала Власова. С последнего я и начну.

В начале 30-х годов Рывкин был призван в ряды Красной Армии, и как человек с законченным средним образованием, определен на учебу в полковую школу, начальником которой был будущий генерал Власов. Они как-то с самого начала не понравились друг к другу: Рывкин завел усы, кои были и у Власова. Последний приказал усы сбрить, Рывкин ослушался и угодил на гауптвахту. С этого и началось. И вдруг неожиданно встречаются нос к носу в доме у сестер-близняшек, за которыми, оказывается, одновременно приударили. Потом поженились на этих сестрах, став родственниками. Когда же в 1934 году начались партийные чистки, то несколько однополчан Рывкина и он сам подали заявление на Власова в воинскую часть на предмет его партийного разбирательства. Власов тогда был приведен из членов партии в кандидаты.

Впоследствии сестра-близняшка, бывшая замужем за Власовым, умерла, и родство прервалось. Но как же был возмущен Борис Григорьевич, когда году так в 1938 он прочитал в газете «Правда» о назначении Власова генералом!

Бесконечное удивление вызывает факт, как это люди, пребывающие в глубокой личной нужде и скудоумной обстановке, создают Великое Вечное? Это вновь пришло мне в голову, когда я как бы соприкоснулся с Александром Грином с помощью Бориса Григорьевича Рывкина. В конце 20-х он работал сотрудником в редакции издательства «Молодая гвардия», которым руководила Надежда Константиновна Крупская. Там он встречал и Маяковского, и Есенина, наведывающихся лично за гонорарами, мизерность которых уравновешивалась популярностью среди поклонников.

Явление Маяковского в редакции «Молодой гвардии» озвучивалось уже с первого шага в гулком двухэтажном деревянном особнячке. Поднимаясь наверх, Маяковский с грохотом ставил на каждую очередную ступеньку свою массивную трость. Он молча входил в кабинет Надежды Константиновны и так же с грохотом удалялся, видимо, удовлетворяясь разрешением своей просьбы. Есенин, в противовес своему грозному сопернику по поэзии, вбегал щебеча, со всеми улыбаясь, шутя и бесконечно соря своими стихами.

Однажды под вечер Борис Григорьевич обнаружил в приемной странного высокого угрюмого человека. Он тихо, но не униженно, а как-то достойно нес свою гонорарную вахту. Когда вошла уборщица, человек этот молча встал, поклонился, снял шляпу, и так простоял все время, пока не была закончена уборка.
После беседы незнакомца с Надеждой Константиновной Рывкину было поручено сопроводить домой этого изможденного человека. По дороге они зашли в гастроном, купили водки, немудрящей закуски и поднялись на чердачное помещение старенького дома. Там под тусклой единственной лампочкой стоял необъятных размеров стол, заваленный рукописными бумагами. Это и был кабинет великого мистификатора Александра Гриневского, писавшего под псевдонимом Грин. Выпили, закусили, но хозяин не был очень словоохотлив.

Хочу поведать еще об одном забавном случае, рассказанном Борисом Григорьевичем.

В конце 50-х годов главный редактор областной партийной ставропольской газеты, с коим был знаком Рывкин, был вызван в крайком партии, где его ткнули носом в собственное издание с вопросом: «Ты почему это допустил?». А дело было такое. Ответственный секретарь газеты бегал по отделам с просьбой: «Братцы, горю, дайте чем-нибудь заткнуть дырку в полосе!»

Сотрудник отдела писем подбрасывает ответственному секретарю небольшое лирическое стихотворение неизвестного сельского корреспондента вполне подходящее под рубрику «Родники народные»

Когда же номер вышел, то дотошные крайкомовские инструкторы обнаружил, что литерные буквы сего стихотворения гласят: «ХРУЩЕВ ДУРАК». Вот все забегали-то!

Ситуация возникла щекотливая. Официально признать сей факт, обсудить, скажем, на бюро крайкома партии, снять с работы редактора, заставив его положить на стол партийный билет, значит, проинформировать центр, оконфузиться на всю партийную номенклатурную общественность страны. Как быть?
«Слушай, - сказали тогда незадачливому редактору. – Ты ведь ходишь в друзьях Михаила Александровича Шолохова. А он близок к Никите Сергеевичу Хрущеву. Поезжай к Шолохову в Москву, постарайся уладить вопрос тихо-мирно.

Редактор помчался в Москву, где Шолохов находился как депутат Верховного Совета СССР на сессии, встретился с ним и рассказал о свалившейся на его голову беде. Шолохов бурно отреагировал, долго хохотал над шуткой селькора. А потом говорит: «Ну, конечно, с этой ерундой я специально к Никите Сергеевичу не пойду, время у него дорого. Но ребятам из хрущевского секретариата расскажу, пусть поломают голову, как тебе помощь».

Пронесло… Реакции из центра не последовало. Ведь Никита Сергеевич был главным ниспровергателем «культа личности Сталина», первым из советских руководителей пытался как-то демократизировать общество (отсюда – «хрущевская оттепель»), и вообще человеком с хорошим чувством юмора.
Но не до юмора было газетным редакторам во времена сталинских чисток 30-х гоов, которые пережил и Рывкин. Он сам тогда с трудом удержался от репрессий, а редакторов газет меняли тогда, как перчатки. Им приходилось вычитывать готовящийся к печати номер не только вдоль, но и поперек, и наискось. В буквальном смысле. На тот случай, чтобы боковые колоночные буквы, не дай Бог, случайно не воспроизвели вроде «СТАЛИН ДУРАК» или другую крамолу.

И вот, замученный этой борьбой с буквами главный редактор глубокой ночью в типографии подписывает номер к печати (уж не смертельный ли приговор самому себе, думает он каждый раз), с газетой в руках засыпает дома под утро. И вдруг телефон начинает надрываться нескончаемым, «обкомовским», прямолинейным звонком: «Вы сегодняшнюю газету читали?» – спрашивает затрясшегося редактора вкрадчивый, ничего хорошего не предвещающий голос. «Конечно, конечно, - лепечет редактор. – А что там?» «Включите настольную лампу и посмотрите третью страницу на свет, - продолжает голос из телефонной трубки. Редактор проделывает предложенную операцию, но ничего подозрительного не обнаруживает. «Вы внимательно посмотрите, - командует торжествующий голос из телефонной трубки. – У вас же там – фашистский знак!»

Вот это – бдительность. Оказывается, при некотором напряжении головных извилин можно вообразить, что наложившиеся друг на друга газетные клише с обеих сторон листа могут изобразить все что угодно, даже фашистский знак.

И вспомнилось – шведская газета «Автонбладет» из номера в номер печатала текст одного и того же объявления: «Уважаемые читатели нашей газеты! Если вы обнаружите ошибку, то считайте, что она сделана специально для вас, ибо есть такие читатели, которые только тем и занимаются, что выискивают ошибки». Мило и элегантно!

Но вернусь к трудовым будням «Советской Чукотки». Как-то раз Борис Моисеевич Рубин вызывает нас с Володей Булановым в свой крохотный, точнее сказать, кроме его стула, на три стоячих места кабинетик, и строго поглядывая на наши несколько опухшие физиономии (кажется, вчера у кого-то из редакционных был день рождения), приказывает: «Срочно в номер с фотографиями! Отклики на полет в космос Валерия Быковского!».
Мы с Володей буквально подпрыгивает от радости: святое задание. Но что значит срочно в номер? Нужно ведь с нашей допотопной техникой сфотографировать, проявить, просушить пленку, напечатать. И на все это отводится несколько часов…

Отправляемся по Анадырским улицам. Погода – на заказ, что редко бывает над холодным Анадырским заливом. Чистая, летная. Ни облачка. Только где-то высоко, на неопределимой высоте дырявит небо стремительным белым лучом реактивный самолет. Наш или американский? Знакомые летчики проговорились на днях, что соседи частенько пробуют нашу систему самообороны на психологическую выносливость. Никита Сергеевич Хрущев в эти дни гостит в США у американского фермера, опыт кукурузный перенимает, а эти, возможно, пользуясь дипломатическим моментом, «гостят» у нас.
На улицах в предобеденный час никого. Наконец, натыкаемся на хмурого мужчину: «Слыхал?» «Слыхал», - бурчит в ответ. «Что скажешь?» «А чо…Это самое… Догнать и перегнать…Ну эту – Америку». «Улыбнись – в газету фотографируем».

Нужно непременно найти местного коренного жителя. Национальная политика, все должны радоваться космическому полету. Пылим в колхоз имени ХХ11 партсъезда, где я когда-то руководил лисьей фермой, это совсем рядом. Заходим в пошивочную мастерскую. Там все в пуху и в шерсти. Полуголые женщины в летних меховых комбинезонах–керкерах – почерневшими мужскими от работы руками скоблят упругие оленьи шкуры. Тут же парит ароматный чай. Рассказываем о величайшем мирового масштаба событии. Конечно, одобряют и поддерживают политику партии и правительства. «Карашо, - говорят. – Человек наверх полетел. Много-много увидит. Может, наших увидит…». Щелк-щелк!

Бежим врипрыжку домой, занавешиваем единственное барачное окно, суем пленку в бачок, проявляем и подвешиваем подсушиться для ускорения процесса над плиткой. Пока время девать некуда. Решили сбегать за бутылочкой – благо, только что на рейде Анадырского лимана встал первый «пьяный» сухогруз, разгрузился. Хорошо стало всем, блаженствуем и мы…    БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ (5)...

О, Боже! Эмульсия на пленке поплыла, перекашивая лица наших фотогероев. Снова отправляемся на улицу ловить новых «откликантов».
Навстречу Юра Вологин, хороший знакомый – классный вездеходчик. Улыбка – шире рожи. И развеселенький такой, тащит нас в свою шхуну - так в Анадыре называют домишки-самострой. Наливает, не спрашивая. Потом счастливо выдыхает: «Дочь у меня…Час назад как родилась». Дело серьезное, первый ребенок у Юры с Раей. Вдруг у меня рождается мысль: «Слушай, Юрка! Давай назовем твою дочку в честь взлетевшего космонавта Валерия Быковского? Имя красивое будет – Валерия, Лера, Лерочка. И память дорогая.».

«Выпьем!» – хлопает щупленького Володю Буданова новоявленный отец своей огромной рукой-лопатой. – За дочку Валерию!»

«Ура! Мы об этом в газету напишем. И фотографию твою дадим!» – кричу я.

Снова бежим домой. Проявляем. Бережно высушиваем пленку. Печатаем. Успеваем в номер. На следующий день в газете «Советская Чукотка» появляется на первой полосе заголовок: «В честь космонавта». И текст: «Народившуюся дочку, увидевшую свет в день вылета в космос Валерия Быковского, счастливые родители Раиса и Юрий Вологины назвали Валерией. В ознаменование этого важного события замечательному советскому космонавту послана телеграмма с пожеланиями безаварийного полета и счастливого возвращения». Радостно-пьяную фотографию Юрия редактор дать в номер отказался.

Нет уже их в живых – милых моему сердцу Раи и Юры Вологиных. А дочь их Валерия «сошла с рельс», живет в Москве, но запоем пьет…

Снова – очередное сверхрадостное событие. В космосе – Алексей Леонов, ну, тот самый, про которого в сегодняшних викторинах задают вопрос: «А кто первым вышел в открытый космос?»

С утра в редакции возбужденное настроение, суматоха. Надо откликнуться восторгом чувств, повышенной производительностью труда трудящихся и нарастающим национальным самосознанием.

Взрывается, подпрыгивая, телефонный аппарат. Совершенно случайно трубку беру я. Из нее нескончаемым, на высокой ноте, водопадом льются слова: «Да это же он! Лешка! Мы с ним вместе заканчивали Ульяновское летное училище! Вместе обуздывали «Аннушку». Пили, гуляли, в самоволку ходили…»
«Стоп-стоп, уважаемый, - пытаюсь я охладить. – Это очень серьезное заявление. Нужны доказательства». «Да есть они у меня, есть! – кричит голос из трубки. – Приезжайте, фотографию покажу!»

Ничего себе! Вот так удача! Дать фотографию космонавта, опережая официальную фотохронику ТАСС, который слал симки обычной почтовой связью! И где? На Чукотке!

«Это мой клиент, – заявляю я коллегам. - Выезжаю в Шахтерское». Именно оттуда, из поселка авиаторов был звонок. Там, на противоположной стороне Анадырского лимана районный центр, возле которого находится легендарный, еще американской постройки по лендлизу, аэропорт «Горка».

С трудом нахожу машину-попутку (своего транспорта в редакции не было), и, трясясь на вздыбленных торосах замершего Анадырского лимана под подобревшим мартовским солнцем, берем курс на мыс Обсервации. Ощущение, что время движется со скоростью черепахи. Можно, наверное, понять нетерпение человека, да еще в журналистской шкуре, который спешит пожать руку тому, кто близко общался с одним из небожителей! И рассказать об этом всему миру!

Летчик Гражданской авиации, тоже по имени Алексей (фамилию его унесла память, а публикация об этом событии затерялась) принимает меня за накрытым столом с пирожками и только входящим в моду растворимым кофе. Летчики вообще в те времена были первооткрывателями новых деликатесных товаров. Румяная, взволнованная молодая жена. Все мы на подъеме, в состоянии необыкновенной эйфории.

Рассказ об Алексее Леонове был более эмоциональным, чем документальным. Что можно рассказать о молодых людях, которым едва исполнилось двадцать? Все – мечтатели. Все – влюбленные в авиацию. Огромный конкурс среди желающих поступить в летное училище. Необыкновенный энтузиазм в учебе. О космосе – в середине 50-х годов – никто ничего не знал и не помышлял. Алексей Леонов был самым обычным, очень веселым, компанейским парнем.

Везу драгоценную фотографию через лиман, боясь опоздать, застрять, попасть в пургу, в редакцию, по пути сочиняя текст газетной публикации. Он, помнится, никак не связывался… Понятно, эмоции через край. Здорово-здорово!

Впрочем, по прошествии нескольких лет многие детали стерлись в памяти. Но осталась фотография, которую я сегодня с огромным удовлетворением предлагаю читателям «Колымского тракта», испытывая приятное ощущение сопричастности к событиям дальних лет. 

Продолжение этой части будет в следующей статье.
А я смею вам сообщить, что комментарии всегда приветствуются и даже рекомендуются. 

НАЖИМАЯ НА КНОПКИ, ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЖИЗНЬ САЙТА - СПАСИБО)
_________________________________________________________________________________________ авторизуйтесь, нажав на любую из кнопочек соц. сети, оставьте комментарий и его увидят ваши друзья
Социальные комментарии Cackle ____________________________________________________________________________________________ Пост! Instagram __________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>

вверх к началувверх к началу