Google ____________________________________________________________________

Здравствуйте, дорогие друзья. Если вы помните, я обещала выставить на сайт черновики очерков Виталия Задорина. Обещание свое выполняю.
Эти черновики мне передал Анатолий Заволожин, который хорошо был знаком с Виталием и со многими другими поэтами и писателями Чукотки по роду своей профессии. Почему черновики? Потому что Виталий Задорин еще работал  над своими произведениями… но закончить их не успел.
И сейчас я представляю первый черновик очерка в нескольких частях. Итак…

Воспоминания –
богатство старости.
Фаина Раневская

БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ (1)…
Виталий Задорин.

Как я попал…

Перебирая, по случаю какой-то необходимости, свой архив, я наткнулся на старый журналистский билет, и с удивлением обнаружил, что выдан он еще в далекие советские времена в 1965 году, Боже мой, 40 лет назад. Вспомнилось, что тогда стать членом почтенного Союза журналистов СССР было и не просто, и весьма престижно. Это давало право на дополнительные 20 квадратных метров жилой площади для кабинета, право быть вхожим в московский дом журналистов с прекрасным рестораном, а главное роскошным подвальным баром со свежим бочковым чешским пивом. И вообще помахивание этой красной книжицей наводило ропот даже на милиционеров. Уважение к нашей сравнительно дубовой советской печати было коленопреклоненное.

Как же я попал в эту компанию, прибыв на Чукотку пять лет назад простым ученым-зоотехником по окончании Свердловского сельхозинститута? Честно говоря, мне и самому до сих пор не совсем понятно. В школе я учился веьсма посредственно, по русскому языку не блистал, правда, весьма увлекался чтением всего, что попадало под руку.

Но чем бы я ни занимался, а пришлось мне побывать и плановиком, и заведующим отделом оргинизационно-иструкторского отдела Чукотского окрисполкома, и заместителем начальника Чукотского окружного управления сельского хозяйства, и заведующим отделом оленеводства Магаданского зонального НИИ сеотского хозяйства после защиты кандидатской диссертации по экономике, я периодически и надолго возвращался к профессиональной журналистике. Первый раз это было в газете «Советская Чукотка», затем во вспыхнувшей яркой звездочкой на волне первых эйфорических лет переходного периода России в начале 90-х годов – газете «Восток России», а в последние годы – в «Колымском тракте», в котором я уже сотрудничаю пятый год. И все же, как это получилось – увлечение журналистикой?

В конце 50-х – начале 60-х годов прошедшего века случилось повальное, прямо таки сумашедшее увлечение Эрнестом Хемингуэеем. Он был по существу первым западным писателем, официально открытым для всобщего чтения советским народом после низвержения сталинского режима. Антифашист, поселившийся на дружественной Кубе, гуманист, написавший известный роман «По ком звонит колокол», в котором с болью поведал о коллизиях гражданской войны в Испании 1936-1939 года, где нелегально принимали участие воинские подразделения Красной Армии. Стоическая повесть Хемингуэя «Старик и море» была в те времена обязательной настольной книгой каждого советского интеллигента.

Кстати тогда появился и такой анекдот. Американский писатель Эптон Синклер прибывает с дружественным визитом в Советский Союз. Ему, конечно, показывают всяческие достижения социализма, водят по музеям, театрам и так далее. Друзья говорят, что если он хочет узнать про настоящую жизнь простых советских людей, то ему нужно отправиться в рабочие кварталы Москвы, ну, хотя бы в район Химки, где расположен огромный промышленный комбинат.

Далее повествование идет как бы от самого Синклера: «Ближе к вечеру я расположился на скамеечке напротив выходных ворот комбината. После продолжительного гудка, означающего конец рабочей смены, высыпала огромная масса народа. Ко мне подсаживается пожилой рабочий. Достает из засаленной робы бумажную купюру достоинством в один рубль и машет перед моим лицом. Предположив, что это своебразное русский жест приветсвия, я сделал то же самое. Вдруг к нам подскакивает молодой рабочий и, помахивая так же рублем, выхватил у нас наши деньги, и к моему ужасу, рванул куда-то прямо через кусты. Пожилой рабочий даже не шелохнулся, а счастливо заулыбался, как бы в предвкушении чего-то приятного. Неожиданно возвращается молодой рабочий с бутылкой прозрчной жидкости и тремя бумажными стаканчиками. Пожилой рабочий с точностью до волоска разливает жидкость по стаканам, и по запаху я понял, что это водка. Мы дружно выпили, и заговорили каждый на своем языке, но почему-то с все возрастающим пониманием. Через некоторое время молодой рабочий достает рубль, и то же самое мы сделали с пожилым рабочим. На этот раз за водкой отправился пожилой рабочий. Мы продолжали все глубже понимать друг друга. Последнее, что я помню - неожиданно для себя я вытаскиваю рубль и помахал им … Очнулся я под утро на той же самой скамеечке оттого, что меня трясет за плечо симпатичный советский полицейский. Он строго смотрит на меня и жестами показывает, что я совершил что-то противозаконное. Я начинаю бормотать, что я гражданин США, что ничего преступного не совершил, что в нашей стране человеку разрешено находится там, где он пожелает, хотя бы и спящим на скамейке. Но доводы мои, как я понял, до полицейского не доходят. Тогда я начинаю буквально бить себя грудь, утверждая, что я известный американский писатель Эптон Синклер. Вдруг лицо советского полицейского светлеет, он начинает смущенно улыбаться, прикладывает руку к фуражке со словами: «Простите, товарищ Хемингуэй, не признал…»      БУДОРАЖА ЖУРНАЛИСТСКУЮ ПАМЯТЬ (1)…
Так вот, влияние лаконичного, подспудно напряженного, своеобразно «рубленого» стиля повествования Хемингуэя испытывают в начале 60-х годов многие начинающие советские прозаики. Он чувствуется в первых произведениях и Олега Куваева, и Альберта Мифтахутдинова. И когда ко мне обратился с призывом написать что-либо из тундровой жизни, а начинал я колхозным зоотехником-оленеводом, тогдашний редактор газеты «Советская Чукотка» Борис Моисеевич Рубин, то попробовал откликнуться. Но при этом Хемингуэй, что называется, «торчал» у меня в голове. И первая опубликованная очень маленькая заметочка называлась «Семь дней»:

«Они собрались без особой спешки, как правило, присутствующей при отправлении в долгую дорогу. При первых проблесках смуглого декабрьского утра аргишом в десять оленьих упряжек отправился в путь. Старики, бывалые чукчи, говорили, что хватит и двух-трех суток, чтобы добраться до Анадыря. К вечеру, выехав в долину крупной реки Великой, они врезались в глубокую снежную долину. Общая эйфория возвращения в мир, где ждали чудесные блага цивилизации, не остановили их. К концу второго дня стало ясно, что они попали в снежный плен. Высота рыхлого ватообразного покрова достигала более метра. Но ягель, олений корм, был доступен ездовым животным, а теплая меховая одежда давала гарантию сохраненмя тепла людям.

К ночи третьих суток стало ясно: ситуация усложняется. Олени начали худеть на глазах, у них явственно прорезались ребра. На измученных лицах людей появились тени сомнения. Старики сказали, что не помнят такого глубокого снега, но все равно надо идти вперед и добираться до местечка «Красная яранга». Там расположены опорный пункт метеостанции и фактория с припасами продовольствия. И люди приходят на помощь оленям.
Впереди идет человек на «вороньх лапка» – широких и коротких чукотских лыжах, сплетенных из ремней. Снег настолько рыхл, что человек проваливается по колено. За ним с трудом продвигается другой на «вороньих лапках» с парой распряженных ездовых оленей, которые кувыркаются в снегу, как на сказочной карусели. Третий ведет на поводе вторую пару ездовых оленей, запряженных в облегченную нарту. И лишь четвертый едет на нарте, завершая торение снежного тунеля. Он настолько глубок, что ездок, сидя на нарте, не видит горизонта.

Через каждые три часа – вынужденная остановка. Густой пар облачком зависает на спинами измученных оленей. Эти трое, что пробивают дорогу, буквально валятся с ног. Около часа уходит на разрыхление снега в поисках ягельного места для кормежки оленей и кедрового стланника для костра. Крепкий чай особенно душист и приятен в морозном воздухе, но обжигает жадный рот. Один хитрый старик пьет чай не из кружки, а из ковша, в котором жидкость остывает быстрее. Люди засыпают, приваливаясь спиной к оленям, ища друг у друга тепла.

Олени становятся все более похожими на ходячие скелеты. Через не успевающую высохнуть от пота меховую одежду холод костлявыми пальцами сжимает тела людей. Спасает только движение. К ночи седьмых суток замерцали в безоблачном безмолвии спасительные электрические огоньки метеостанции. Но последний рывок не позвоил достичь цели. В километре от «Красной яранги» и люди, и животные свалились от изнеможения. Снова – остановка, обустраивание лагеря…

Эти двое, которые были специалистами из другого мира, чем оленеводы-аборигены, решили добраться до метеостанции этой же ночью. Волоча за собой котомки, барахтаясь по горло в снегу, они порою впадали в состояние безумного смеха. Крепкие парни никак не могут справиться с какой-то ерундой – пушистым, словно облако, снегом».

Вот такое было начало. В основу этой маленькой заметки был положен реальный случай моего первого возвращения из тундры после полугодового нахождения у оленеводов. Но оно зацепило Бориса Моисеевича Рубина, и он, видимо, «положил» на меня глаз.

Председатель моего колхоза Николай Васильевич Козлов предложил мне поруководить лисьей зверофермой, и я с рьяностью молодого специалиста, напичканного институтскими познаниями, взялся за дело. Звероферма находилась на отшибе – в восьми километрах от Анадыря, где в поселочке Тавайваам располагалась центральная усадьба колхоза, и я обзавелся в качестве транспорта небольшой из шести собак упряжкой. Каждую неделю я наведывался в поселковую аптеку и загружался рюкзаком витаминов для лис, что позволило моей молодежно-комсомольской бригаде звероводов, как я полагаю, достичь лучших в тот год результатов в Чукотском округе по получению приплода.

По этому случаю ко мне на зверферму наведывается молодой журналист Альберт Мифтахутдинов с  поэтэссой Антониной Кымытваль, с которой, правда, начинался у меня любовный роман. И он уговаривает меня расписать для «Советской Чукотки» передовой опыт зверофермы. Это было тогда так модно и распространено – рассказывать о достижениях советских трудящихся. И я достаточно художественно размахнулся на целый газетный разворот, задев предыдущего не совсем удачно руководившего зверофермой специалиста Абаева, человека достаточно, как мне казалось, пожилого, хотя ему вряд ли было более пятидесяти лет. Возмущенный он прибежал ко мне и стал доказывать, что щенки лисиц в прошлом году стали умирать от того, что на противоположной стороне Анадырского лимана на военной базе производились учения со взрывами, и это вводило животных в стрессовое состояние.

Примерно через год, когда я оказался на некотором распутье в продолжение трудовой деятельности (мою должность зоотехника-плановика окружной плановой комиссии сократили в связи с очередной хрущевской реорганизацией в сельском хозяйстве и мне предлагали перейти в новую структуру, руководитель которой своим чванливым поведением мне очень не нравился), Рубин сделал  предложение пойти литсотрудником в газету. Я не ошибаюсь, говоря «литсотрудником», именно так официально именовали журналистов советских газет, придавая им более высокий, что ли, статус.

«С перспективой стать заведующим отделом сельского хозяйства», - сказал  Рубин, отправляя  меня на обязательное собеседование к инструктору идеологического отдела окружкома партии Титову, который иронично рассмеялся, услыхав из моих простодушных уст рубинское напутствие. Молокосос, без специального образования, какой-то зоотехник – и туда же в калашный ряд со своим свиным рылом! Какой самонадеянный молодой выскочка! Но Рубин все же меня отстоял, и через год я был уже утвержден в должности заведующего отделом. 

 

Продолжение следует ...
Материалы изменению не подвергались.
Хочу еще раз поблагодарить Анатолия Заволожина за предоставленный материал.

НАЖИМАЯ НА КНОПКИ, ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЖИЗНЬ САЙТА - СПАСИБО)

_________________________________________________________________________________________ авторизуйтесь, нажав на любую из кнопочек соц. сети, оставьте комментарий и его увидят ваши друзья

Социальные комментарии Cackle ____________________________________________________________________________________________ __________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Извините, похожих статей нет.