Google ____________________________________________________________________

Из истории нашего края

Несколько десятилетий продолжались споры геологов о «точке Серпухова» - координатах места, ГД в 1934 году геолог В. И. Серпухов и его помощник Д. Ф. Бойков обнаружили кусок кварца с крупными кристаллами оловянного камня. Находка привлекла внимание геологов Главсевморпути, было решено послать на Чукотку хорошо снаряженную экспедицию. Но найти «точку Серпухова» не удалось. И только в середине семидесятых годов в этом районе было выявлено несколько оловорудных месторождений.

Член Сибирской секции геологического кружка Ленинградского горного института Владимир Иванович Серпухов стал в 1933 году геологом только что организованной полярной станции Главсевморпути у мыса Северный (с 1934 года – мыс Шмидта).Ему выпало трудное счастье быть первым геологом, шагнувшим за прибрежную кромку Чукотского полуострова. Много лет спустя профессор и заведующий кафедрой Ленинградского горного института рассказал об этих нелегких годах, о своей экспедиции в верховья Амгуэмы и сопутствовавших ей сложных обстоятельствах, вызванных началом коллективизации на Чукотке. Отрывок из этих воспоминаний мы предлагаем читателям.

Владимир Серпухов. Исходная точка.

Страницы воспоминаний

В середине апреля Риттльхен прислал три оленьих упряжки. На них частью груза поехал Митя Бойков, а я собрал в поселке всех немобилизованных собак – жалкую упряжку разномастных тощих дворняг и с остатками груза поехал к Керолю. Там я собирался перегрузить багаж на оленей и поехать к Титтльхену, где мы условились встретиться с Бойковым и дальше ехать вместе. С Бойковым, чтобы запомнить дорогу к месту нашей летней стоянки, поехал местный чукча. Он должен был вернуться с обратными оленями, а осенью прийти за нами с носильщиками и помочь возвратиться на полярную станцию.

Чтобы пригнать собак обратно в поселок, со мной поехал Вася Первак, а также чукча Амрольтен – учитель, присланный для организации школ-яранг у чаучу. Он просился с нами и соглашался выполнять обязанности переводчика. Это было очен кстати, и мы охотно согласились.

Кероль стоял близ морского побережья километрах в сорока от станции. Был безветренный ясный морозный день. Плохонькие собаки с трудом тащили тяжелую нарту. Мы шли пешком и к стойбищу Кероля добрались в глубоких сумерках. В полумраке чернели силуэты яранг, расположенных вокруг большой утоптанной площадки. С краю стояли два невысоких столба с длинной перекладиной – вроде наших коновязей. Кругом ни души – все, очевидно, спали. Мы распрягли и привязали к перекладине собак, бросили им по куску нерпичьего мяса, забрали небольшой фанерный ящик с дорожными харчами и зашли в ближайшую ярангу.

Амрольтен возвестил по-чукотски о нашем прибытии, и из полога вышла пожилая заспанная женщина, натягивая свой комбинезон. Она перекинулась несколькими словами с Амрольтеном, разожгла небольшой костер из хвороста, наваленного у стенки яранги, вскипятила чайник. Мы достали хлеб, сахар, консервы. Первак – он немного говорил по-чукотски – предложил женщине поужинать с нами. Она не обратила на его слова никакого внимания, налила чай только Амрольтену и ушла в полог. На нас с Перваком она вообще не смотрела, мы переглянулись, пожали плечами, наскоро перекусили и, завернувшись в кухлянки, легли спать. Амрольтен пошел ночевать в полог.

Утром кто-то сгреб меня за шиворот и сильно встряхнул. Я ел, ничего не понимал. Смотрю – вчерашняя женщина подошла Перваку и его встряхнула за шиворот. Он ел и бессмысленно уставился на меня – спали мы валетом, головами в разные стороны. А женщина схватила наш продовольственный ящик и вышвырнула его из яранги. Первак взорвался:

- Что такое?!

Я сам ничего не понимал.

- Наверное, - говорю, - нам предлагают покинуть сие гостеприимное жилище.

Натянул кухлянку и вышел из яранги. Вася остался выяснять отношения.

Совсем рассвело. Около яранг стояло человек сорок чаучу. Кругом бегали олени. Я направился к собакам. Через минуту меня догнал возмущенный Первак. Он подобрал ящик с продуктами и громко выражал свое негодование… На встречу, смотрю, идет Амрольтен и, подходя, не останавливаясь, бросил:

- Кероль сказал, что с русскими будет драться!

Он прошел, всем своим видом показывая, что держится от на отчужденно, в стороне.

Ничего не понимаю, но вижу: идет Кероль с большой дубиной – маленький щуплый старик с реденькой бороденкой. Рослому Перваку он бы чуть выше пояса. Ну куда уж ему, думаю, драться!

Ноо он подошел и начал что-то кричать – вовсе не летное, судя по интонации и по всему его виду: топал ногами, рвал зубами палку, брызгал слюной и изрыгал ругательства.

Я огляделся кругом. Чауча обступили нас тесным кольцом. Их нахмуренные выразительные лица сулили мало хорошего. Среди них, к моему удивлению, был Амрольтен.

Первак вовсе рассвирепел:
- Владимир Иваныч, дайте наган! (У меня был револьвер.)

- Нет, - говорю, - Вася. Нагана я вам не дам. И зову Амрольтена.

Он нехотя подошел.

- Скажи, говор, - Керолю, что мы пришли сюда только потому, что он сам обещал нам помочь, когда приезжал на полярную станцию. Мы не собирались насильно отбирать у него оленей. За оленей заплатили бы, сколько стоят. Если он раздумал и не может почему-либо нам помочь – мог бы просто сказать, без ругани и без палки… А за сови действия он ответит!

Амрольтен перевел.

- Нам, - обратился я к своим спутникам, - больше здесь делать нечего. Едем к Риттльхену! – И направился к собакам.

Первак и Амрольтен пошли за мной. Чаучу молча расступились.

Когда запрягали собак, из яранги выбежала дряхлая сморщенная старушонка. Ругается, наскакивает на меня, грызет перчатку. Даже кулачком меня два раза толкнула. Я сторонюсь и не могу сдержать улыбки – больно уж она маленькая и щуплая, где только жизнь держится. Дунешь – кажется, упадет. Смешно стало. А ее пуще разбирает. Убежала в ярангу и выскочила с большим ножом. Подбежала ко мне, размахивает ножом, ругается… Сторонюсь – пырнет еще, думаю, но предпринимать ничего не предпринимаю и товарищей сдерживаю. Слишком уж ясен был провокационный характер всех выступлений. Одно радовало – не удалось, видно, Керолю сговорить пастухов на прямое убийство. Дело до драки не дошло.
Мы запрягли собак и уехали, не солоно хлебавши.

Я пытался выяснить у Амрольтена, в чем дело и ничего не мог узнать – бормочет невнятно:
- Сердятся чаучу.
- Отчего сердятся?
- Не знаю, - разводит он руками.

Дорога к Риттльхену отошла от моря по небольшой речке, знакомой мне по прошлогодним исследования. Снег был рыхлый, проваливался. Собаки тянули плохо. Пришлось ночевать в пути.

В первый же день нас обогнал оин из пастухов Кероля, и тундровое радио заработало. На другой ден мы дважды встречали чукчей. Смотрят на нас с любопытством, смеются, оживленно переговариваются с Амрольтеном. Суть этих разговоров, по его словам, сводилась к обсуждению нашей вчерашней встречи с Керолем:
- Кероль дрался с русскими и победил!

Таково было их мнение.

К Риттльхену добрались на следующий день под вечер. Навстречу вышел Бойков. Наскоро рассказали ему о постигшей нас неудаче. Зашли в ярангу. Старик встретил нас по-прежнему радушно – виду не показал, что ему известно о выходке Кероля. Женщины бросились нас переобувать, появилось угощение. Яранга заполнились народом. Через Амрольтена я попросил Риттльхена дать нам дополнительных оленей помочь добраться в верховья реки Амгуэмы. Оленей он дал, но в провожатых отказал. Сказал, что ни он, ни близкие ему там не бывали и дороги не знают. Я пытался вовлечь в разговор присутствующих, но на мои вопросы следовал один ответ:
- Риттльхен знает лучше.
- Как же, - спрашиваю, - ехать?
- Не знаем как.
- Ну, - говорю, - раз не знаете, тогда я знаю. Пойдем к югу по реке Экиатап. Кончится Экиатап – в первом же удобном месте в другую реку перевалим, по ней пойдет.

Тут сразу все заговорили. Говорят, по реке Экиатап дороги нет, снег очень глубокий, кормов нет оленьих… И в другую реку на Экиатап не перейти – горы крутые и камень крупный. Нужно идти по реке Кувет – эта река в самую середину тундры выведет, и дорога по ней хорошая – легко доедете… А надо сказать, что в верховьях Кувета мы работали в прошлом году, и дорога по нему вела к морю, западнее мыса Биллингса. Я насторожился. Ну, думаю, и вы от Кероля недалеко ушли, а вслух заявил:
- Вы ведь никогда там не бывали, почем вы знаете, что по Экиатап не пройти? Ну уж – говорю, - раз вы не знаете, я сам проводником буду. По Экиатапу пойдем. Не сможем пройти – что делать? Обратно воротимся.

На этом разговор кончился, и я с Бойковым и Перваком вышел из яранги обсудить создавшееся положене. Не успели отойти от табора, догоняют нас три пастуха, хорошо нам по прошлому году знакомые, что-то говорят по-чукотски. Первак перевел:
- Они говорят, что по Экиатапу самая правильная дорога, только Риттльхен не хочет, чтобы вы в тундру пробрались. А по Кувету к морю выйдете.
- А вы, - спрашиваю пастухов, - по Экиатапу ходили?
- Много раз, - отвечают, - ходили. И Риттльхен там постоянно кочует.
- Так, может быть, вы проводниками с нами пойдете?
- Мы, - говорят, - и рады бы, да ты сегодня пришел, завтра уйдешь. А с Риттльхеном нам всю жизнь жить.

Они очень просили, чтобы мы ничего не говорили Риттльхену о их сообщении… Да… На поддержку даже самых хороших чаучу рассчитывать было трудно. Все же я был доволен – как будто все уладилось. Были и олени, знали мы и правильную дорогу.

Последняя неудача ждала нас в яранге – Амрольтен категорически отказался ехать с нами:
- Мне своя голова дороже!
- Ну что же, не хочешь – не езжай. Нам трусов не надо.

Потеря была небольшая – вел он себя у Кероля самым предательским образом. Смущало другое – в форме его отказа как в зеркале отражалось настроение чаучу, по-видимому, очень враждебное по отношению к нашим исследованиям. Я просил Васю Первака рассказать обо всем, что он видел в слышал, и послал с ним на станцию письмо – еще раз просил прислать за нами к концу работы носильщиков, помочь вынести инструменты, образцы и другие материалы и снаряжение. О месте встречи с носильщиками уговорились сообщить с обратными оленями.

Первак с Амрольтеном поехали на собаках на полярную станцию, я с Бойковым на оленях вверх по реке Экиатап.

Риттльхен выделил нам шесть нарт и трех пастухов. С четвертой нартой поехал чукча, прибывший с Бойковым, а две упряжки обслуживали мы сами. Дорога оказалась неожиданно легкой. Суровые гребни гор, казавшиеся издали неприступными, были прорезаны широченными сквозными долинами, занятыми замерзшими ледниковыми озерами, легко проходимыми. Мы шли без задержек, занимались по пути съемкой и через каждые сто километров оставляли продовольствие – большие прочные ящики, в которых все было упаковано в тщательно пропаянных жестяных банках. Мы отошли от побережья свыше трехсот километров и остановились в широкой долине верховьев реки Вульхаувеем – южной вершины реки Амгуэмы, у склонов Анадырского хребта. Поставили палатку и сложили около нее весь груз. Это место знал приехавший с нами чукча. С ним мы отправили второе письмо на станцию и отпустили оленей.

Снег еще не растаял, и по-настоящему работать было нельзя. Мы занялись триангуляцией: на ровной площадке долины тщательно промерили базы. С него засекли теодолитом острые скалистые вершины двух ближайших сопок. С этих сопок засекли целый ряд новых вершин – то есть начали разбивку маршрутной триагуляционной сети по методу моего учителя Николая Георгиевича Келля, снабдившего меня портативным теодолитом Гильдебрандта. Это утяжеляло работу, но делало наши исследования более точными.

За топографическими работами мы и не заметили, как пролетело две недели, и приехал нарочный от Петрова. Он привез ящик с хронометрами с «Челюскина» и очень теплое дружеское письмо. Товарищи успокаивали нас, обещали прислать носильщиков обязательно, а вот хронометры завести забыли. Они остановились, и их пришлось отправить обратно.

Письмо нас обрадовало и поддержало – мы почувствовали плечо друзей, а хронометры хотя и не пригодились, но их доставили с «Челюскина». Значит, людей спасли, если стали перевозить вещи!

С отъездом нарочного всякая связь с миром прекратилась, и мы надолго остались вдвоем, наедине со своими желаниями и тревогами, вынужденные полагаться только на себя в этом суровом краю, населенном, судя по последним событиям, скорее враждебными, чем дружески настроенными людьми.
Кончался апрель. Стояли морозы, но снега было мало, а на крутых склонах он почти вовсе отсутствовал. Можно было работать, и мы начали исследовать окрестности лагеря. Было холодно. Топлива не хватало даже для варки пищи. Каждый из нас, возвращаясь с работы, приносил небольшую охапку прутьев кустарников, ютившихся местами в закрытых от северных ветров долинах. Этого едва хватало, чтобы вскипятить чайник, и в палатке всегда стояла стужа. Спасли меховые спальные мешки, в которые мы забирались с ногами и согревались.

Но весна постепенно давала о себе знать. День удлинялся. Теплело. Таял снег. Мы втянулись в работу, с каждым днем приносившую все лучшие результаты. Постепенно вырисовывалось геологическое строение, встречались разные рудопроявления, намечалась их связь с выявлявшимися геологическими структурами. Работа становилась осмысленной и увлекала.

Солнце наконец перестало уходить за горизонт. Начался длинный полярный день, когда в полночь было можно делать моментальные снимки. Людей не было. Работать никто не мешал, и постепенно забылись и Кероль и страхи Амрольтена. Правда, как-то в середине лета нас навестили двое чукчей – незнакомые добродушные парни, по-видимому пастухи, ни слова не говорящие по-русски. Они улыбались, и мы улыбались, приглашали их к завтраку, после которого они ушли и больше не появлялись.

Мы удлинили маршруты, уходили в разные стороны на неделю и более, забирая с собой продовольствие и согласовывая друг с другом время возвращения в лагерь. А когда ближайший к базе район был изучен, пришлось переносить палатку в новые места, удаленные от базы, чтобы не тратить время и силы на бесполезную ходьбу по изученной местности. Делать это приходилось неоднократно.

Все ближе знакомились мы с местными условиями. Научились выбирать удобные места для лагеря. Знали, например, что хотя кустарников меньше и встречаются они реже, чем в приморских районах, но и здесь на защищенных участках встречаются небольшие рощицы полярной ивы, а вдоль русл местами растут густые кустарники, и топливом теперь всегда было благополучно. Летом поймы больших рек покрылись густой травой – стали настоящими лугами. Приходила даже мысль о заготовке сена и возможности использования для работы лошадей… но пока, увы! – приходилось ходить пешком.

Бородаты, нагруженные сверх всякой меры – с огромными вьюками за спиной, мы имели мало привлекательный и даже устрашающий вид, но смотреть на нас было некому. Спали мы где придется и когда придется. Ночи не было, не было и привычного ощущения времени. Приляжешь, когда устанешь, переспишь и продолжаешь работу, часто в полночь или в любое другое время суток, которое узнавали по часам. Регулярный учет дням велся лишь в дневниках… Но в палатке мы наслаждались отдыхом, приводили в порядок наблюдения и записи, увязывали маршруты, упаковывали образцы пород, болтали, делились впечатлениями, которых обычно хватало.

Первое время угнетала абсолютная безжизненность – не встречалось ни зверя, ни птицы, только черные скалы да белый снег, слепящее солнце днем, месяц и изредка северное сияние ночью и часто дикий разнообразный вой и рев ветра. Но в конце весны все резко изменилось. В некоторых долинах появилась трава и вылезли из норок грызуны – рыжие, бесхвостые и довольно крупные – сантиметров двадцать пять – тридцать в длину, вроде сусликов. На мысе Северном их называли евражками. На некоторых участках вся местность была ископана их норками. При нашем приближении они садились на задние лапки наблюдали, но близко подойти было нельзя – они верещали и скрывались в норах. Однако спящих людей они не боялись и часто будили нас – тыкались в лицо и бегали по телу.

Появились куропатки. Одну мы даже приручили. Она сидела на яйцах. Мы осторожно подходили к ней. Сначала она беспокоилась, но вскоре перестала бояться – я ее даже сфотографировал. Гнездо находилось в кустарнике близ русла реки. Однажды после дождя река разлилась, и гнездо смыло водой. Так мы и не дождались цыплят нашей куропатки. Другие же куропатки были удивительно чадолюбивы: некоторые даже бросались на нас – принимали угрожающий вид и клевали, защищая птенцов.

Потом невесть откуда неожиданно появились бурые медведи – сразу в большом количестве. Меня их появление ошарашило. Я часто имел с медведями дело и почему-то привык их считать таежными зверями, обитающими исключительно в лесу. Действительно, и прошлым летом и до сих пор ни разу не попадалось вдали от моря медвежьих следов (у моря были следы только белых медведей). И вдруг…

Было жарка. Тяжелая котомка оттягивала плечи. Я утомился и присел отдохнуть, не снимая вьюка – облокотился на него полулежа. Закурил и совершенно случайно оглянулся: ко мне большими скачками приближался большой бурый медведь. Он разинул пасть, свесил язык и удивительно напоминал огромного пса в жаркую погоду. Находился он в шагах в пятидесяти и бежал прямо на меня. Я молниеносно вскочил прямо взвился не ощущая даже очень тяжелой котомки и громко свистнул засунув в рот четыре пальца – как учили меня отпугивать медведей таежные охотники. Медведь вскинулся, очень ловко повернулся на сто восемьдесят градусов и так же скоком убежал. Только тогда я испугался – все произошло в какую-то долю секунды.

Я скинул котомку снял со спины прижатый ею карабин и послал в ствол патрон… Пошел дальше… Не успел пройти и двух километров смотрю – метрах в двухстах на невысоком моренном холме ходят два медведя и копают по-видимому евражек . Я полюбовался ими снял на всякий случай карабин и обошел их стороной. Медведи не обратили на меня никакого внимания, но было как-то не по себе. Очевидно, наступило время медвежьего гона, когда, как говорил мой знакомый охотник эвенк, «мульбедь бабушку нашел, компания ходи… Сердитый… ууу!» Действительно, незадолго до сна я встретил еще двух медведей, с которыми так же благополучно разминулся.

Итак, в первый же день появления медведей – медвежьи свадьбы, встреча с женихом и двумя парами, как в хорошем загсе. Не многовато ли?
С этого времени и у меня и у Бойкова встречи с медведями происходили часто и всегда кончались мирно. Мало того, в наше отсутствие никто не покушался на нашу палатку и на продовольственный склад, хотя мы уходили на долгое время. Звери жили своей жизнью и не обращали на нас никакого внимания. Однако, хотя опасности от них было мало, беспокойства они доставляли много. Кто знает, что им взбредет в голову? А кругом голая безлесная тундра – не спрячешься, не убежишь. Приходилось всегда брать с собой оружие, очень неудобное, особенно когда на спине огромный тяжелый рюкзак, а в руках молоток и компас, когда постоянно приходится нагибаться, раскалывать камни, делать записи.

Из других крупных зверей встречались волки. Они не внушали страха, хотя были гораздо вреднее медведей.

Время шло. Пора было заканчивать работу. И то сказать, сделано было немало – исхожена и изучена огромная площадь, выявлен ряд рудопроявлений, а в последние дни в каменной россыпи на одном из притоков реки Телекай Бойковым был поднят обломок кварца с крупными кристаллами оловянного камня. Мы не могли детально исследовать этот участок – время поджимало, а возможности были более чем ограниченные. Что можно было сделать голыми руками? Да это и не входило в наши задачи. Мы твердо решили приехать в этот район в следующем году хорошо вооруженными, а теперь нужно было спешить на основную базу, от которой мы находились в тридцати – сорока километрах. До прихода носильщиков оставались считанные дни. Мы очень устали. Угнетало постоянное одиночество. Настроение изменилось. Все мысли сосредоточились на возвращении. Хотелось скорее попасть на полярную станцию, узнать о челюскинцах, услышать новости с Большой земли, поделиться результатами работ, да и просто увидеть людей.

Вернувшись на базу, мы спешно привели в порядок полевую документацию, упаковали образцы, снаряжение и оборудование из расчета на шестерых человек (четыре носильщика и мы). Все было быстро сделано. Мы сидели, как говорится, на чемоданах. Прислушивались. Постоянно выбегали из платки посмотреть, не идет ли кто? Работа не шла на ум… А носильщики не приходили… Прошел второй, третий, четвертый день, прошла неделя после установленной даты, а они не шли… Ждать больше не было сил, и мы решили идти им навстречу. Но груза было слишком много, даже учитывая нашу натренированность по переноске тяжестей. Пришлось сделать четыре вьюка и переносить их в два приема – отнести один, вернуться и за другим. Естественно, в такой ситуации мы елико возможно сократили груз. Оставили часть менее ценных образцов, а продовольствия взяли в обрез – только бы добраться до ближайшего, оставленного в этой целью продовольственного пункта. Там было все необходимое – прекрасный полярный паек, не хватало разве птичьего молока, зато лежали две бутылки коньяка, о которых мы вспоминали отнюдь не с отвращением.

Первый пункт находился в ста километрах, и до него приходилось сделать три промежуточные ночевки – три перехода по тридцать километров, потратив на переноску груза шесть ней (в первый день тридцать километров с грузом до промежуточной стоянки и тридцать километров налегке за вторым вьюком на базу. Там ночевка. На второй день доставка второго вьюка на промежуточную стоянку и ночевка и т. д.). Палатка и спальные мешки всегда переносились со второй партией груза. Это была предельная, хотя и выполнимая нагрузка, хотя расстояние и увеличивалось в три раза.

Шли мы бодро и весело. Разговаривали о полярной станции, о челюскинцах, о возвращении в Ленинград. Вглядывались в горизонт, ожидая появление носильщиков. Когда становилось невмоготу, присаживались перекурить. Это облегчало, и, хотя нагрузка была очень велика, мы не только не отступили от намеченного распорядка, но даже перевыполнили план: за первый день прошли километров пятьдесят, и, хотя возвратиться на базу за второй порцией груза не смогли (ночевали километрах в пятнадцати от палатки в тундре), на второй день весь оставшийся груз донесли до первой промежуточной стоянки. На третий и четвертый день лишь немного – километров пять-шесть не дошли до продовольственного пункта. Очень устали, но настроение было превосходное – хотелось скорее дойти до полярной станции. На пятый день поднялись чуть свет, не стали кипятить чай и натощак отправились к нашему складу, предвкушая сытый и вкусный завтрак рюмочкой коньяка (с устатку!), приготовленный на доках ненужного уже ящика. Решили там как следует отдохнуть и переночевать.
Ящик с продуктами был оставлен в небольшом распадке на невысоком холме и виден издалека. Вошли в распадок, увидели холм, но ящика не было… Что за чушь! Мы прекрасно помнили место – и распадок, и холм, и ящик… Но ящик исчез… Неужели мы ошиблись, не туда зашли? Решили проверить. Сбросили вьюки. Взобрались на холм… и увидели груду ломаных досок, разбросанные и приведенные в полную негодность продукты. Консервные банки были насквозь прострелены и смяты, крупы и мучные продукты рассыпаны и смешаны с землей… При этом ничего не было украдено – исчез лишь коньяк. Не осталось ни бутылок, ни стекла от бутылок. Это было явно не воровство, а скорее какая-то диверсия – любуйтесь, дескать!

Сразу вспомнились инциденты на стойбище Кероля, страхи Амрольтена и его отказ ехать с нами, отсутствие носильщиков, по присылке которых нас заверили товарищи? Что это? Восстание или кулацкая выходка? Ведь в этом году намечалась ликвидация кулачества на базе сплошной коллективизации. Решили, что скорее всего это дело богатых оленеводов. У береговых чукчей заметного имущественного расслоения не было, а Советская власть установилась прочно. К нам они относились дружелюбно. И мы им и они нам охотно помогали…

О куда делись носильщики?
- Может быть, их убили? – сказал Бойков.
Действительно, может быть… Но тога положение наше становилось очень опасным – следовало ждать пулю в любой момент. Все чаучу были вооружены американскими винчестерами…

Что было делать? До полярной станции оставалось еще двести километров, а наш продовольственный запас состоял из скудного, случайно сохранившегося завтрака – двух небольших лепешек и пары кусков сахара, мы не экономили дорожных продуктов в надежде на продовольственный пункт. Правда, на покинутой летней базе оставались кой-какие харчи, но от нее мы отошли уже сто километров. Проще было шагать на мыс Северный. Идти четыреста километров с тяжелым грузом казалось безумием. Да и кто знает, не хозяйничали ли и там кулаки, ведь приходили же к нам летом два чаучу..

Удрученные и озабоченные потащились мы к месту последней ночевки за наиболее ценной частью оставленного там груза и за остатками пищи. Половину этой пищи – лепешку и кусок сахара – мы съели по приходе. Потом отобрали наиболее ценные образцы пород, негативы и полевые книжки и последний раз переночевали в спальных мешках. Спальные мешки пришлось оставить. Для защиты от непогоды мы взяли более легкую палатку. Утром завернули в нее отобранные предметы, захватили последнюю лепешку и сахар и пошли обратно – к разгромленному пункту. Там еще раз перебрали весь груз, изъяли что только было можно и сделали новые вьюки. Вес их значительно увеличился, но что было делать?

Напились чаю с половиной лепешки и пошли навстречу неизвестности.

Оставшейся половины лепешки хватило ненадолго – теплилась лишь слабая надежда на второй продовольственный пункт. Эта надежда подогревала, и мы упорно шагали, заглушая голод куревом, благо махорка и спички сохранились. Погода испортилась. То и дело моросил дождь, иногда со снегом. Было холодно. Спали мы, завернувшись в палатку, тесно прижавшись друг к другу.

Ко второму пункту подошли под вечер на третьи сутки. Подходили с тревогой – пункт этот был не так заметен, как первый… Может быть, он и сохранился, чем черт не шутит?.. Но надежды наши не оправдались. И тут валялся лишь ломанный ящик и приведенные в негодность продукты без следов коньяка.
- Вот черти! Хоть бы малость какую оставили, - проворчал Бойков.

Но работа была чистая – явно, что в обоих случаях орудовали одни и те же доброжелатели. Оставалось завернуться в палатку и постараться уснуть.
На другой день разменяли последнюю сотню километров – самую тяжелую и, как нам казалось, самую опасную. Силы иссякли, а мы подходили к району, в котором стояли в это время чаучу. Встречи с ними не сулили ничего доброго…

Мы уже не могли идти с прежней энергией. Часто присаживались. Курили. Почти не разговаривали и половину пути – пятьдесят километров – едва одолели на вторые сутки в поздних сумерках. Подошли к хорошо знакомой по прошлогодним исследованиям долине реки Майпоньтауэм, где девушка добывала огонь трением, и стоял негостеприимный кулак-многоженец. Река омывала на этом участке широкий – около пяти километров в поперечнике – ледниковый крот и почти прижималась к обрывистому левому берегу, около которого в прошлом году стояла наша палатка. Рядом было устье реки Кайпоньтауэм, вверх по которой шла дорога к мысу Северному.

Когда мы подошли, с моря нагнало густой туман – такой, что вытянутой руки не было видно. Пошли через долину наугад. Шли очень долго и наконец перебрели речку… И вовсе не узнали местности – ни обрывистого берега, ни устья реки Кайпоньтауэм не было. Куда нас занесло в тумане? Выше или ниже устья Кайпоньтауэм? Куда идти дальше? Решить было невозможно, и, хотя там было место наиболее вероятной встречи с оленеводами, пришлось остановиться и ждать, пока разгонит туман.

На рассвете подул ветер, туман рассеялся, и сразу все прояснилось. Мы вышли очень удачно. Шагах в десяти от костра вырос перед нами обрывистый берег, в сотне шагов открылось устье реки Кайпоньтауэм, а километрах в двух на правом берегу реки стояла на плоской возвышенности яранга.
Мы вскочили, навьючились и со всей быстротой, на какую были способны, пошли вверх по реке Кайпоньтауэм. Было очень рано, и казалось, что чаучу нас не заметили. Мы быстро прошли километров пять, выдохлись и сели покурить. Вдруг оба сразу увидели четырех чукчей. Они шли на нашем направлении со стороны реки Майноньтауэм от яранги. Мы сидели на открытом месте. Совсем уже рассвело, и чукчи несомненно нас увидели, но почему-то не подходили и вели себя очень странно: покажутся – спрячутся, покажутся – спрячутся.

Посидели еще четверть часа, но чукчи не подходили. Условились, что Бойков пойдет впереди, - в «авангарде», а я в «арьергарде», наблюдая за таинственными чукчами. Они долго сопровождали нас, никаких враждебных действий не предпринимали, но и близко не подходили, хотя мы несколько раз останавливались и подолгу поджидали их. Исчезли они только, когда мы перевалили в речку Этакунь, которую отделял от полярной станции хорошо нам знакомый последний пологий увал. С него как на ладони был виден мыс Северный. Но одолеть этот увал мы уже не могли… Отдых, только отдых! Все стало безразлично, будь, что будет…

Утром следующего дня проснулись в целости и сохранности. Никто не тронул ни нас, ни наших тюков. Мы дрожали от холода. Все тело болело, и шли с трудом могли заставить себя подняться и идти в гору, хоть и очень пологую. Кое-как доковыляли до вершины увала. С беспокойством оглядывались по сторонам – в глубине сознания еще не угасла тревожная мысль. Но увидели хорошо знакомую, привычную картину Все на месте – здания, высокие мачты антенны, метеостанция, самолет, люди, спокойно расхаживавшие между постройками. Совсем как до нашего отъезда. Ничего не изменилось.
Нервное напряжение, поддерживавшее нас на протяжении всего кошмарного пути, сразу разрядилось. Мы обессилели. Долго сидели, с недоумением поглядывая друг на друга, силясь разобраться в хаосе охвативших нас мыслей и горьких сомнений.

- Что ж они, так и не послали, что ли, нам никого? – Вырвалось у Бойкова. – Ведь носильщики десять раз за это время должны были вернуться!
Я пожал плечами, с трудом поднялся и пошел. Пошел и Бойков.

Последние семь километров мы шли, вероятно, несколько часов. Бесконечное количество раз присаживались, курили, снова и снова подымались, и лишь у самой станции огромным усилием воли подтянулись и пришли бодро и весело.

Встреча с товарищами и конец дня нашего возвращения на полярную станцию вспоминаются очень смутно – сказалось, вероятно, огромное напряжение и усталость. Помню, нас обступили товарищи, расспрашивали, удивлялись тяжести наших котомок, спрашивали, почему нет с нами носильщиков.
-Каких носильщиков? К нам никто не приходил.
-Как не приходил?

Оказывается, точно к назначенному сроку за нами послали четверых парней во главе с тем, который ездил с нами и привозил хронометры, - то есть хорошо знал дорогу к нашему лагерю. Товарищи считали, что тревожиться рано – мы вполне могли задержаться с работой, так как продовольствия у нас хватало, а до отъезда в Москву оставалось много времени – об этом сообщалось в посланном с носильщиками письме.

Нас накормили. Мы рассказали о своих злоключениях, легли спать и долго не могли уснуть – одолевала мысль, куда делись носильщики? К нам они не пришли, обратно не вернулись, хотя были отправлены месяц назад…

Дни шли. На станции царило веселое оживление. Успешно закончилась челюскинская эпопея. Прилетали и улетали летчики. Постоянно появлялись новые люди. Я неожиданно встретил пофессора-ботаника Б. Н. Городкова, с которым десять лет назад спустился по реке Пуру в Тазовскую губу и зимовал там. Известный полярный летчик Ф. Б. Фарих летал с нами на самолете У-2 над исследованным нами районом, садился по нашему указанию и взлетал вдали от морского побережья – это были первые полеты в глубь Чукотки, а тем более посадки и взлеты. Я с гордостью убедился, что для облета исхоженного нами пространства понадобилось многие часы, хотя самолет и не смог долететь до южных участков, на которых мы побывали, - не хватало горючего.

В общем, на станции настроение было праздничное. Зимовщики, принимавшие участие в спасении челюскинцев, были награждены орденами, все были радостны и довольны, ждали смену, вспоминали дом, говорили о скором возвращении на Большую землю. Мы с Бойковым целиком погрузились в эту жизнь. Наслаждались комфортом, баней, чистыми постелями, вкусной пищей, забывая о перенесенных лишениях…

Если бы не отсутствие посланных за нами чукчей!

Прошла неделя, другая – их все не было. Решили уж, что они действительно убиты: что же еще могло с ними случиться в свете пережитых нами событий?.. Это выяснилось только через месяц после нашего возвращения. Через месяц «носильщики» пришли. Пришли неожиданно, скрытно и на станции не показывались. О их приходе узнали от заведующего факторией, случайно встретившего одного из них. Их вызвали.
- Где вы были?
Отвечают, что ходили нас встречать разошлись с нами (разговор шел через переводчика).

- Как разошлись? Где же вы шли?
Молчат.
- Где же вы были и что делали до сих пор?

Все было странно и неправдоподобно. Их вызвал секретарь поселкома, чукча. Вот что мы от него узнали:

В первый день «носильщики» дошли до реки Майноньтауэм и заночевали у стоящих там чаучу. Их распропагандировали – сказали, что русские ввели свои порядки на берегу, а теперь хотят изменить обычаи и у оленеводов. Поэтому встречать нас не следует, да и напрасно – наши продовольственные склады разрушены и если мы еще не пропали, то все равно пропадем. Припугнули, что расправятся с ними, если они за нами пойдут, а если не пойдут – пообещали кой-какой одежонки из оленьих шкур.

Они к нам не пошли, а поселились в той самой яранге, которую мы встретили на обратном пути – надо было выждать время, чтобы оправдаться, сказать, что они нас искали и не нашли или нашли уже погибшими. Ждали они около месяца, решили, что с нами все кончено и можно возвращаться в Рыркайпий.
Случись же так, что вышли они в одни день с нами! Мы прошли мимо яранги на рассвете, когда все спали и нас никто не заметил. «Носильщики» отправились позже, налегке и вскоре догнали нас живыми и с грузом, который они подрядились помочь нам донести на полярную станцию. Для них это было настолько неожиданно, что они растерялись и долго думали, куда направиться – домой в поселок или обратно к чаучу.

Четверо таинственных «провожатых», следовавших на нами по речке Кайпоньтауэм, и были посланные за нами носильщики. Они вернулись к чаучу. Но нельзя же было жить там вечно. Через месяц, надеясь что о них забыли, они возвратились в поселок – тихо, не давая о себе знать…

Материал взят из литературно-художественного альманаха "На Севере дальнем" №2 за 1980 год выпуска.

НАЖИМАЯ НА КНОПКИ, ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЖИЗНЬ САЙТА - СПАСИБО)

_________________________________________________________________________________________ авторизуйтесь, нажав на любую из кнопочек соц. сети, оставьте комментарий и его увидят ваши друзья

Социальные комментарии Cackle ____________________________________________________________________________________________ __________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Извините, похожих статей нет.