Google ____________________________________________________________________

Как вы помните, в прошлой статье я начала  рассказ Е.Рожкова

Лебединое перо(1).

Продолжим повествование.

Однажды Миле взбрела в голову ошеломляющая идея: создать вокальное трио – Валька, Таня и она. За день до появления этой идеи с Милой беседовал секретарь сельсовета Летыкай и «прорабатывал « девчат за неактивность.

- Несолидно это! – буркнула Валька.

Но Таня вдруг загорелась. Стала горячо убеждать Вальку, доказывать, что она читала, как благоприятно самодеятельное искусство влияет на формирование мировоззрения. Она даже принесла ворох журналов с репертуаром для художественной самодеятельности. А Мила сочинила частушки на злободневные местные темы. Осталось спеться и собрать жителей поселка на концерт.

Валька в конце концов согласилась.

Целый месяц готовились к концерту. Вечерами пели песни и разучивали частушки, доведенные общими усилиями до нужной «кондиции». Мила подыгрывала на баяне, у которого почету-то западала почти половина клавишей.

В праздник, День Советской Армии, решили выступить со своей программой и доказать секретарю сельсовета, что они вовсе не пассивные.

После доклада Летыкая все собрались было смотреть кино, как вдруг на чцену выпрыгнула Мила и сказала:

- Сейчас наше трио даст небольшой концерт. Мы споем частушки и песни. Я думаю, что потом появится много желающих участвовать в самодеятельности.

В зале сразу наступила тишина. Зрители вначале не поверили, что у них в поселке будет концерт. Никто в зале не мог точно вспомнить, когда в последний раз видел на сцене этого крохотного клуба живых, пусть и самодеятельных, но все же артистов.

После того как открылся пыльный занавес, на сцену вышла Таня. Низким грудным голосом она прочитала стихи Есенина, потом Евтушенко, потом чукотской поэтессы Кымытваль. Во время декламации очки у Тани съезжали на кончик носа, и она, забывшись, то и дело поправляла их. Но зрители как будто и не замечали этого неартистического жеста.

После Тани выступила Мила. Она сыграла половину полонеза Огинского и без объявления начала играть марш Бетховена, потом плясовую.

 Валька прочитала басню о расчетливости и скупости бобра, посматривая недвусмысленно на присутствовавшего начальника торгово-заготовительного пункта Баранкина.

Потом все трое пели сначала «Ой, рябина кудрявая», потом «Третий должен уйти» и еще что-то смешное.

В зале аплодировали, просили повторить, а когда девчата спели частушки на местные темы, все кричали «бис».

Тогда на сцену вышел Летыкай.

- Товарищи! Они были пассивом, - кивнув в сторону кулис, начал он. – А теперь подготовили концерт. Я думаю, наша троица и впредь будет активной. – Летыкай вскинул руку, потом резко махнул ею, словно бросил в зал чаат.

На следующий день в поселке только и говорили о концерте и о девчатах, которых теперь называли не иначе как «троицей».

После этого выступления девчонки стали жить шумно. Водоворот общественной работы – самодеятельных концертов – захлестнул их.

Весна пришла неожиданно. Заслезились снега от солнца, ставшего жарким, приветливым. Небо погрустнело от туч над морем. С юга дохнуло влажным ветром.  На море задвигались, засуетились льдины. Макушки сопок почернели – они сняли свои белые зимние шапки. А девушки почему-то загрустили. Больше стали вечерами вспоминать прошлое, рассказывать о ребятах, которых, казалось, любили и вдруг оставили, уехали, не объяснившись с ними.

Особенно Милу и Таню стала удивлять Валька. Вечерами она подолгу  сидела у окна и вздыхала. Даже на разговоры ее не тянуло. Иногда Валька уходила на кухню, садилась за стол и что-то допоздна писала. Девчонок она просила не беспокоить ее. Мила и Таня терялись в догадках. Мила говорила, что Валька влюбилась или пишет жалобу на весь Север.

Через полмесяца Валька открыла свою тайну. Пришла она с работы, села на койку (раньше с ней этого никогда не бывало) и говорит:

- Не могу я больше так. Я ведь замужняя. Соскучилась. Раньше хорохорилась. Я же убежала от него. Говорю: «Поехали, Север посмотрим… чего бояться?» А он заробел. Тогда я говорю: «Не понимаешь ты , Вася, женскую психологию. Коль уж мне захотелось, все равно уеду». И уехала. Он у меня с образованием, институт кончил. Теперь вот письма каждый день пишу. Может, приедет все-таки…

Вслед за Валькой затосковала и Таня. Читает, читает книгу, потом уставится в одну точку и долго сидит, не шелохнувшись, глазом не моргнет, и лицо у нее светится, словно изнутри освещают его лампой.

Как-то вечером Таня долго не возвращалась с работы. Девчонки забеспокоились Побежали в библиотеку. Она сказалась закрытой. Тогда Валька с Милой стали бегать по знакомым, искать Таню. Устали. Но подружку не нашли.

Таня вернулась домой далеко за полночь. Подруги накинулись на нее с упреками. Таня разревелась. Потом рассказала, что была на сопке Шмидта с Колькой Егоровым – молодым колхозным зоотехником, что на склоне сопки уже лето, земля сухая и зеленая трава. Они рвали траву, мяли ее в ладонях и нюхали. А потом Колька ее поцеловал.

Навигация в этом году открылась рано. В конце июня сильный южак угнал в открытое море льды. Растаял снег. Только на самых высоких вершинах сопок, цепляющихся за тяжелые облака, он белел подобно седине.

Открытие навигации – большой праздник для каждого чукотского села. Готовятся к нему с ранней весны. Терпеливо ждут, как любимую на свидание. Светлыми короткими ночами выходят жители на берег моря, смотрят на далекий застывший горизонт и ждут, не появится ли там дымок парохода.

В конце июля на рейде стал первый пароход. Потом началась разгрузка. Круглые сутки самоходные баржи перевозили с огромного парохода на берег тюки, ящики, мешки.

Через неделю свинцовый туман моря поглотил пароход и сомкнулся над ним, как волны над камнем, брошенным в воду.

В поселке начались праздничные дни. До прихода следующего парохода оставалась целая неделя. В магазине после длительного «сухого закона» продавали спирт, ликеры, вина нового завоза, яблоки, свежий лук, мужские костюмы и нарядные женские платья.

День прибытия второго парохода – «Шатуры» стал поворотным в судьбе Милы. На «Шатуре» плавал молодой штурман. У него были модные маленькие усики, а глаза огромные, блестящие. Все в них отражалось – и ласка, как на картинке. Голос у штурмана нежный, говорит красиво, каждое слово звездочкой в душу девичью залетает.

Дней десять стояла на якоре «Шатура» , и все десять дней после напряженной вахты молодой штурман шел в школу к Миле, допоздна рассказывал ей о морях, далеких странах и городах.

Домой Мила приходила взволнованной. Лицо ее было всегда румяным. Она вихрем кружилась по комнате и повторяла:

- Ой, девочки! Ой, девочки!

Валька хмурилась и строго говорила:

- Смотри, закрутит тебе голову этот хлыщ. Все они, с усиками, об этом только и думают, как девчонку обмануть. Блюди женскую политику.

Таня отрывалась от книги, поправляла рукой очки и шептала, чтоб не услышала Мила:

- Что вы, Валентина Петровна,  может, это любовь? Вот в книжках пишут… - глаза у Тани загорались, и лицо начинало светиться.

- Что мне твои книжки, - перебивала ее Валя, - с усиками – они и в книжках обманывают простофиль.

Как-то Мила пришла домой позже обычного. С порога она подбежала к Вальке, обхватила ее за шею и сбивчиво зашептала:

- Валечка, миленькая… Мы женимся… у нас все… все… нынче было…

- Как все?! – испуганно переспросила Валька.

- Да что ты, мы ведь без пяти минут муж и жена. Он меня вызовет к себе во Владивосток. Мы там и поженимся.

- Поженитесь… без пяти минут… - ледяным голосом промычала Валька. Глаза ее округлились. С минуту она сидела неподвижно, словно обдумывая услышанное, и вдруг резко вскочила с места, оттолкнула Милу, схватила платок и выбежала из комнаты, крикнув на ходу:

- Знаю я, как женятся без пяти минут…Я ему покажу,  хлыщу усатому…

- Валя, подожди! – взмолилась Мила и кинулась к ней, пытаясь задержать.

Но дверь захлопнулась, щелкнул замок, Мила прижалась к косяку и беспомощно заплакала.

Вальке казалось, что она слишком долго бежит к причалу. Ноги глубоко погружались во влажный береговой песок. Валька задыхалась.  Во рту пересохло. Язык стал тяжелым, сухим. Валька хватала всей грудью воздух,  и внутри от этого покалывало.

«Ах, Милка… Ах, Милка… что же ты натворила?» - стонало в Валькиной душе.

У причала она увидела сторожа Герасимыча, медлительного, сонливого, опухшего от чрезмерного употребления алкоголя.

- Герасимыч! – крикнула Валька. – Когда баржа пойдет к пароходу?

Сторож медленно повернулся, подождал, пока отдышится подбежавшая Валька, потом спросил:

- Зачем те?

- Нужно… на пароход нужно…

- Зачем те на пароход? – Герасимыч равнодушно посмотрел на Вальку. Вдруг тяжелое лицо его вытянулось, и он заморгал быстро-быстро, словно в глаза попали соринки. – Зачем те, к ребятам? – Сторож улыбнулся, обнажив черные, гнилые зубы. – Хе-хе… От дела, посходили с ума девки!

- Какие ребята? – насупилась Валька. – Дело есть важное.

- Те к капитану?

- И к капитану, и к штурману! Ты скажи, будет баржа или нет! – голос у Вальки густел. Она шагнула ближе к сторожу. Тот попятился назад.

- Те к какому штурману, с усиками? – снова спросил он.

- Да что ты привязался ко мне, пьяный алкоголик! – крикнула Валька. – Я его о барже, а он…

- О барже! – передразнил Герасимыч. – А я видел с усиками-то. Те ничего не передавал. А подружке твоей привет! – Старик сощурил мутные глаза и противно заухмылялся.

- Как?! – удивленно переспросила Валька. – Как это привет?! – Она шагнула ближе к Герасимычу и схватила его за грудь. – Не пойму я, как это…

- Ты чего? – отстраняясь, забормотал сторож. – Зачем те? Привет-то подружке!

Валька оттолкнула Герасимыча в сторону и, сделав несколько шагов к морю, спросила:

- Баржа когда будет? Поговорить со штурманом надо…

- Не дай бог связываться с тобой! Разорвешь ведь! – пробурчал сторож. – Баржи больше не будет. Уходит «Шатура», не видишь, что ли?

Валька глянула на пароход, который стоял далеко от берега на рейде, и только теперь заметила, что «Шатура» развернулась и сильней задымилась ее труба.

Валька плюнула, выпрямилась и медленно пошла к берегу в сторону дома.

- Огонь баба! – восхищенно проговорил вслед Герасимыч.

Всю ночь девушки не сомкнули глаз, просидели, прижавшись друг к другу. За окном шел дождь, и капли его бились о стекла ослабевшей дробью. Слышны были удары волн о прибрежные камни. В море начинался шторм.

Сентябрь на Чукотке не очень-то веселый. В сентябре тундра становится коричневой,  словно она ржавеет от нескончаемых дождей. В сентябре на юг улетают журавли, гуси и лебеди. Слышно, как они, пролетая, курлычут, гогочут, клекочут. Упадет посреди улицы лебединое перо, большущее, белое. Поднимет его счастливчик, принесет домой, приколет на самом видном месте. Говорят, лебеди приносят с юга тепло и любовь.

Жизнь девушек, казалось, вошла в прежнее русло. Они ходили на работу, в клуб, в кино.

В конце сентября пришла Миле телеграмма из Владивостока и вслед объемистое письмо. Штурман с модными усиками вызвал ее к себе.

Вдвоем сразу стало  скучнее. Таня по-прежнему днем и ночью читала книжки, а Валька сидела у окна и смотрела на море, тяжело вздыхая.

Перед Новым годом Таня пришла с работы раньше обычного. Валька удивилась:

- Ты что , библиотеку и не открывала?

- Совсем нет! – потупилась Таня. Потом призналась, что Колька, молодой зоотехник, вернулся из тундры и сделал ей предложение. Через три дня они уедут в отпуск на «материк» и там поженятся.

- Прямо так вот и… сразу на «материк»? – растерянно переспросила Валька. – А как же в ЗАГС, свадьба?

- Что вы, Валентина Петровна! Я ему верю. Мы же любим друг друга…

- Значит, тоже без пяти минут муж и жена…

- Да.

Валька медленно подошла к окну. Оно было белым от намерзшего льда, и моря не было видно. Да сейчас и море, как окно, покрыто толстым слоем льда и волны не шепчутся, не целуются с прибрежным песком, как в светлые летние ночи.

- Теперь опять я одна останусь, - не поворачиваясь, сказала Валька. Голос ее дрогнул и надломился. – Такая женская политика!

- Валентина Петровна, к вам же муж обязательно приедет!

Воля медленно опустила голову. Лицо ее слегка порозовело.

- Не придет, - медленно заговорила они. – Я ведь тогда писала  просто так, черт-те кому сочиняла… А в ответ ни строчки… Да и кто написал бы, письма-то не отсылала… - Валька повернулась и, смерив строгим взглядом Таню, добавила: - В общем, Крупнокалиберка. Все так дразнят, я ведь знаю. – И слезы выступили у нее на глазах.

Через три дня Таня уехала. Прощались долго. Валька, как и Таня, чуть не плакала. Но на этот раз сдержала слезы.

- Вот и распалась наша «троица», - говорила она, - мужики, они что хочешь растащат. Ну, ты, гляди, держи его в строгости. Веди женскую политику.

Теперь Валька жила одна, и ей все время чудилось, что вот откроется дверь и войдут Мила и Таня. Валька всегда к их приходу успевала приготовить ужин. Но девчонки не приходили.

Валька подолгу стояла у окна. Стекла были заморожены, в трубе, не унимаясь, гудел ветер. А Вальке казалось, что это клекочут лебеди, улетающие на юг. Она смотрела на большое белое перо, приколотое на самом видном месте в комнате, и надеялась, что с юга лебеди принесут и ей тепло и настоящую любовь, о которой пишут в книжках.

Ну, как? Ничего себе рассказ? Мне очень понравился. Жду ваших отзывов.

НАЖИМАЯ НА КНОПКИ, ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЖИЗНЬ САЙТА - СПАСИБО)

_________________________________________________________________________________________ авторизуйтесь, нажав на любую из кнопочек соц. сети, оставьте комментарий и его увидят ваши друзья

Социальные комментарии Cackle ____________________________________________________________________________________________ __________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

А вот и похожие статьи

1. Рассказ Е. Рожкова.Лебединое перо (1)
2. Человечки железного ящика. Рассказ. Евгений Рожков.
3. Человечки железного ящика.Рассказ. Евгений Рожков.